Он ничего не спрашивал, ничего не говорил, не жалел меня и не упрекал. Он просто смотрел на меня, сидя напротив, пристроив подбородок на сцепленных вместе пальцах обоих рук. А потом, едва заметно качнув головой, притянул к себе. Без слов.

И для меня сейчас такой простой жест оказался куда лучше всяких слов и заверений. Он просто был рядом, когда мне было совсем невыносимо. Просто давал понять, что он тут, он никуда не делся и не ушел, не бросил.

Но…

Стоило только почувствовать, как парень поднялся сам и заставил встать меня, в мозгу словно что-то щелкнуло. В голову пришло дикое в своей правдоподобности сравнение себя с дрессированной собакой, подчиняющейся хозяину по одному лишь щелчку пальцев. Это было неправильно, но поделать я с собой ничего не смогла. Согласие, данное бабушке, жгло хуже раскаленного железа.

Отшатнулась, пряча взгляд, закусывая нижнюю губу, ожесточенно мотнув головой. Раз, второй, третий… Так и не отыскав подходящих слов, чтобы хоть как-то объяснить свое поведение.

Вздохнув, едва слышно и уловимо, может быть чуть зло, Никита схватил меня за запястье, пытаясь снова притянуть к себе. Но я резко высвободила руку, делая еще один быстрый шаг назад, упираясь спиной в стену.

На это раз слова для отказа даже нашлись. Нашлись, черт возьми! Где же они были раньше, когда я в них так нуждалась?!

— Нет. Не надо.

— Крис…

Это был первый раз, когда он назвал меня по имени. Для меня осознание этого стало, наверное, шоком. Но все равно, внутренние метания не дали растеряться, а тело действовало не по моей воле, а скорее вопреки ей. Шагнув влево, я невольно повысила голос, сама того не замечая, стараясь проглотить горький комок, вставший поперек горла, мешающий не только говорить, но и дышать:

— Не надо! Отпусти! Никита, отпусти!

— Нет.

Всего одно холодное слово, резкое. Болезненный рывок сильных пальцев, жестко обхвативших мое запястье, и я уткнулась носом в прохладную кожу куртки на мужском плече, едва уловимо пахнущую горьковатым парфюмом и свежестью осеннего ветра. Уткнулась, почувствовала руки, сжавшиеся на моей талии, и невольно замерла, будто бы загипнотизированная его голосом:

— Не отпущу. Пока ты в таком состоянии, я тебя никуда не отпущу.

— Дурак, — пальцы скомкали футболку на его груди, а собственный голос прозвучал очень глухо и даже обреченно. — Какой же ты дурак…

Я не знаю, сколько мы простояли так. За окном царило ненастье, косой дождь хлестал по окнам, под ногами собралась приличная лужа воды, стекшей по стене из протекающей крыши. Я порядком продрогла, ступни прилично замерзли и меня колотила дрожь, но все это воспринималось несерьезно и как-то отдаленно, словно мое сознание существовало отдельно от тела. Я толком и не помню, как оказалась сначала на улице, а затем и в салоне остывшей за день машины. При заведенном двигателе печка заработала сразу, обдав мокрое лицо сначала теплым, а затем и горячим воздухом.

Стекла запотели почти сразу и, наверное, это было первым, что я заметила вполне осознанно.

Следующим стало осознание, что за окном, медленно, но верно, наступал вечер. То есть времени мне осталось совсем немного…

— Ане, наверное, неудобно без своей машины, — зачем-то спросила, обхватывая себя руками за плечи, глядя прямо перед собой и в никуда одновременно. Да, вопрос получился глупый, я сама толком не поняла, зачем это спросила. Солнцева уехала давно, не одна к тому же, и теперь как-то поздновато заботиться о способах ее передвижения.

Никита негромко хмыкнул, медленно постукивая пальцами по рулю:

— Вряд ли. Пешком ей не грозит идти, даже если на этой езжу я.

— Она тебе доверяет?

— Я один из немногих, кому Рыж ее доверяет, — усмехнулся Никита. И без каких-либо намеков, прямо в лоб поинтересовался. — Ты действительно хочешь именно об этом поговорить?

— Нет, — покачала головой, не пряча тихий, невеселый смешок. — Совсем нет. Просто не знаю, что сказать. Совсем не знаю. Прости.

— Глупое Золотко, — беззлобно констатировал парень, притягивая меня к себе. И я послушалась, спрятав лицо на его груди, чувствуя, как от его объятий становится намного теплее. И совсем чуточку, но легче. Не смотря на то, что широкий подлокотник-подставка между сидениями значительно мешал подобным маневрам.

— Какая есть. Наверное, я далека от идеала девушки.

— Если б мне нужен был идеал, я бы его и искал, — аккуратно поглаживая меня ладонью по голове, констатировал Аверин. И, замолчав ненадолго, давая мне время успокоиться окончательно, спросил. — Значит, ты все-таки согласилась вернуться?

— У меня нет выбора, — очень тихо и неохотно созналась, обнимая его одной рукой за талию. — Понимаю, что звучит глупо, но так и есть.

— Выбор есть всегда, — парень не насмехался, он просто озвучивал факт. — Но не все к нему готовы.

— Вроде того, — я поморщилась, осознавая правдивость этих слов. Я понимала, к чему он клонит, и спрашивать, как догадался о том, кто мне звонил, спрашивать не стала. И так ведь все понятно. — Но… я к нему еще не готова. Я хочу от нее уйти, правда. Но не хочу свалиться к вам с Аней как снег на голову.

— Скажем так: мы с Рыж переживали нашествия и посерьезнее.

— Я, конечно, не банда байкеров, — я тихо, почти возмущенно фыркнула. — Но от меня все равно много проблем. В случае моего отказа бабушка устроила бы вам много всего. Ай!

— Ты серьезно думаешь, что мы с ними не справимся? — с иронией и в тоже время небывало серьезно посмотрел на меня Никита, пока я потира макушку, по которой мне не больно, но прилично стукнули пальцем.

— Ты не правильно меня понял, — обиженно пробурчала, понимая, что сказала, в общем-то, немного не то. — Я не сомневаюсь в тебе. Я просто очень хорошо знаю ее. Ты ведь сам знаешь о ней все, на что она способна.

— Золотко, — брюнет выгнул левую бровь, снова побарабанив пальцами по рулю, может быть чуть раздраженно. — Кто из нас кого должен защищать?

— Кого люблю, того и защищаю, — тихо буркнула, обхватив ладонями его предплечье, утыкаясь носом в уже теплую кожу его куртки. Понимала же — для подобного признания рано, потому и пряталась.

Впрочем, похоже, мои слова стали неожиданностью не только для меня самой. Замерев на секунду, почти окаменев, Аверин изумленно протянул:

— Однако…

А после обнял, едва уловимо коснувшись губами моей макушки:

— Дурочка.

И вместо обиды такое простое слово, сказанное непередаваемым тоном с ощутимой теплой улыбкой, стало так хорошо на душе. Жаль только, ненадолго.